Женщина рожала в больничной комнате тюрьмы: акушерка подошла к ней, чтобы осмотреть, а потом закричала от ужаса 😱😱
То утро в тюремной больничной палате начиналось тише обычного. В коридоре не хлопали двери, не слышались привычные выкрики. Всё было слишком спокойно — и это само по себе настораживало.
— Кто у нас сегодня по списку? — спросила дежурная медсестра, раскладывая на столе смятые карточки заключённых.
Акушерка — женщина в возрасте, с уставшими глазами, давно привыкшая к тяжёлым случаям, — едва подняла голову. За годы работы в колонии она видела многое: сломленных матерей, женщин, рожавших в наручниках, трагедии, о которых потом никто не говорил. Но что-то в сегодняшнем дне вызывало у неё смутное беспокойство.
— Заключённая №1462, — ответила медсестра. — Схватки начнутся с минуты на минуту. Её перевели месяц назад из восточного блока. Ни семьи, ни документов, история болезни пуста. Она почти не разговаривает.
— Не разговаривает? — приподняла бровь акушерка. — Совсем?
— Только односложно кивает. Никому в глаза не смотрит. Будто закрыта изнутри.
Скрипнула тяжёлая дверь. В палате, больше похожей на камеру, на узкой металлической койке лежала беременная женщина. Она держала руки на огромном животе и смотрела в пол. Лицо было бледным, волосы растрёпанными. Но в её неподвижности было что-то странное: не страх и не боль, а будто смирение.
Акушерка подошла ближе.
— Здравствуйте, — тихо произнесла она. — Я буду с вами, пока ребёнок не появится на свет. Давайте я вас осмотрю.
Женщина слегка кивнула.
Акушерка наклонилась, чтобы осмотреть беременную женщину, и вдруг закричала от ужаса.
— Срочно позовите священника! 😱😱
Продолжение в первом комментарии 👇👇
Там, где должно было раздаваться уверенное биение маленького сердца, стояла пугающая пустота. Врач сменила угол, прижала сильнее, задержала дыхание… но ничего.
Она побледнела.
— Я не слышу сердцебиения, — прошептала она.
Охранницы переглянулись, почувствовав, как напряжение наполняет комнату.
Схватки начались резко, и времени на долгие раздумья не было. Акушерка сжала губы и выкрикнула:
— Срочно позовите священника! Если ребёнок родится мёртвым, он должен уйти не в тишине, а с молитвой.
Женщина на койке не проронила ни слова. Она лишь сжала простыню в пальцах.
И вдруг акушерка вновь уловила звук. Сначала тихий, словно далёкий шёпот, потом чуть сильнее. Сердце… оно всё-таки билось. Слабо, прерывисто, но билось.
— Живой, — выдохнула она. — Он живой…
Началась борьба за каждую минуту. Схватки усиливались, женщина кричала, охранницы держали её за руки и плечи, а акушерка делала всё возможное, чтобы сохранить и мать, и ребёнка. Казалось, что время в этой камере застыло.
Наконец, спустя мучительные часы, воздух разорвал тихий писк. Сначала едва слышный, потом громче, сильнее. Мальчик. Слабый, крошечный, с посиневшей кожей, но живой.
Его быстро поднесли к кислороду, растирали, пока дыхание не стало глубже. И тогда палату наполнил громкий, отчаянный крик новорождённого.
Акушерка закрыла глаза, вытирая со лба пот.
— Спасибо, Господи…
Заключённая впервые за всё время подняла глаза и улыбнулась.
